Одним из основных претендентов на престижную литературную премию России «Большая книга» стал роман «Обитель» известного российского писателя Захара Прилепина. Впрочем, наша беседа с автором книги меньше всего касалась этого произведения. Хотя и началась с него. Предлагаем вам первую часть нашего разговора, вторую читайте в ближайшем еженедельном выпуске «КП».
УКРАИНСКИЕ СОБЫТИЯ ДОЛЖНЫ «ОТСТОЯТЬСЯ»
- Роман «Обитель» о Соловках, вернее, о лагере на Соловецком острове. Вы стали историком?
- Нет. У нас и Пушкин писал «Капитанскую дочку» про восстание Пугачева. Это традиционное состояние русского писателя, который не только реагирует на современные вещи, но и пытается в прошлом - дальнем или недальнем - найти какие-то ответы. Как золото намывается, вот так же намываются драгоценные или недрагоценные металлы из русской истории. И поэтому Пушкин - Пугачевское восстание, Толстой - война 1812 года. И так далее. История соловецких лагерей, Соловецкого монастыря, пресловутой попытки Советской власти выкроить нового человека, перековать из прежнего человеческого материала какое-то новое существо, пригодное для удивительных мировых свершений, крайне увлекательна. Потому что это одна из попыток, которая, может быть, надорвала нашу становую жилу. Одна из попыток совершить нечто такое в мировой истории, чего не было никогда. Этот идеалистический задор столкнулся с созданием первого концентрационного лагеря - соловецкого. Но там все не так просто, как может показаться. Это не только история зверства, но и история человеческих страстей - очень трудных и очень ярких. Я ввязался в эту историю и в итоге написал огромный 800-страничный роман.
- А нынешние украинские события не вдохновили на книгу?
- Какие-то вещи должны отстояться. В некоторых событиях, которые нам кажутся знаковыми, историческими и крупными, потом на поверку оказывается больше суеты и мелкотравчатой ерунды. У нас в России произошли колоссальные события 1991 - 1993 годов, когда развалилась целая империя, произошел переворот, революция либерально-буржуазная. Но она неожиданно не дала фактически никакой литературы, потому что литература имеет дело с большой Историей, с тем, что меняет жизнь человечества. А в России произошла какая-то гнусная история, судя по всему. «Тихого Дона» не написали, Багрицкий с Есениным и Маяковским не появились. «Хождения по мукам» тоже нет. Есть какая-то публицистика, но она проходит совершенно по другому разряду. Она живет, как правило, до тех пор, пока не кончилось событие. Кроме прочего, еще надо добраться до Украины и посмотреть своими глазами. Потому что я какие-то сложные ситуации переходные в России наблюдал своими глазами. И 1991 год, и чеченские события. А с Украиной пока не сложилось в силу разных обстоятельств.
- Но вы ведь сами как писатель появились после Чечни.
- Когда мы говорим о революции 1917 года, там появилась и просоветская, и антисоветская литературная традиция. Обе очень мощные. А после 1991 года пролиберальной демократической литературы не появилось. Нет ни одного художественного текста, о котором можно сказать: вот это русская классика. Сегодня происходит реванш традиционалистов, «красно-коричневых», консерваторов, которые в 90-е годы воспринимались в качестве законченных маргиналов. Что Лимонов, что Проханов, что Сергей Курехин, что Дугин - были бормочущие полубезумные люди, над которыми все приличные журналисты считали необходимым смеяться. А теперь все, что Проханов писал в своих передовицах, что Лимонов публиковал в «Другой России», все происходит вживе и въявь. Они оказались самыми прозорливыми, как подобает русскому писателю.
РАСКОЛ ОБЩЕСТВА?
- Произошел ли раскол в российском обществе по украинскому вопросу?
- О каком расколе мы можем говорить? Его нет. Я думаю, что 80% населения воспринимают происходящее благодушно. Я не про гибель мирных людей, а про Крым и раскол в самой Украине, естественно. 2% населения воспринимают болезненно. Остальные 18% просто бухают. Раскол есть только в интеллектуальных элитах. А в целом Россия монолитна, как мало когда ранее.
- Многие российские писатели выступили против российской политики в отношении Крыма и Украины, потребовали прекратить войну.
- Пусть заявляют все, что хотят. Тем более там нет никакой войны, в которой участвует Россия. Есть война, которую ведет Украина. Что они выступают против войны в Крыму, если ее там нет? Мне эта позиция не близка. И несимпатично поведение всех людей, которые ездят с Ходорковским в Киев и начинают там выступать якобы за мир. В стране, которая одновременно проводит масштабную карательную операцию против мирного населения. Но есть одна вещь, которая очень важна. События, которые происходят на Украине, в том числе связанные с майданом, с юго-востоком, с Крымом, 99,9 процента украинских литераторов поддержали. Они все проукраинскую позицию занимают. У них бетонная уверенность в своей правоте. В России, при любых обстоятельствах: Чечня, Абхазия, Грузия, Украина - у нас литература демонстрирует необычайную широту, разнообразность, толерантность. Это нормально. У нас такая свобода слова. Русские - широкий народ. У нас и Акунин, и Улицкая, и все лидеры продаж демонстрируют совершенно другие, поперечные государству взгляды. Или Быков, да кто угодно. А есть Проханов, Лимонов или вот я. Это хорошо, это традиционно для русской литературной ситуации. Мы - свободные люди.
- Ваше отношение к ним не поменялось? Или их к вам?
- Там сложные процессы происходят. Им и так со мной все уже было понятно после моих заявлений, после создания партии с Навальным, после «письма Сталину» и т. д. Я много совершил поступков, чтобы снять все вопросы к себе. Тем не менее мы по-прежнему существуем в одном литературном пространстве. У нас непростые сейчас отношения. Мы не бросаемся друг другу в объятия, когда видим друг друга. В отличие от времени пяти- или семилетней давности. Так уже присматриваемся друг к другу и стараемся первым руку не протягивать на всякий случай. Но на дуэль точно пока никто никого не вызывал. Это нормально. Все спокойно и мирно только на кладбище. А то, что у нас есть конфликт, это хорошо. Это признак, что мы все живые и здоровые люди. И у нас живые и здоровые российские литература и культура.
- Хорошо, что напомнили. Вы же действительно вместе с Навальным в 2007 году создали и возглавили одно оппозиционное движение...
- Проханов ездил в гости к Березовскому. У Лимонова был временный политический контакт с Касьяновым и Каспаровым. Это политика. Она сводит людей и разводит. Да, у нас с Навальным была краткосрочная история - мы вместе создали партию «Русское национальное освободительное движение - «Народ». Но в силу разных обстоятельств она не сложилась. Сегодня история, связанная с Крымом и Украиной, нас с Алексеем развела. Мы с ним разные позиции излагаем. Он - более либеральную, я - более консервативную. Но я не могу сказать, что отказываюсь от этой истории и не могу о ней говорить. На тот момент в 2007 году какие-то вещи, связанные с легализацией русского национального движения, были необходимы. И что произносилось нами в колонках в газетах с плохими тиражами, сегодня стало государственной риторикой.
- Вы стали более государственником, нежели оппозиционером?
- Чуть сложнее формулировки. У нас либеральная общественность совершила финт удивительной красоты. Она как-то доказала окружающим и самой себе в первую очередь, что существует только один вид оппозиции - либеральная. И никакая другая в расчет не принимается. Выступление против либеральной оппозиции автоматически ими принимается за выступление в качестве адепта, адвоката власти. Но им в голову не приходит, что можно выступать против либеральной оппозиции с левых позиций или консервативных, даже правонационалистических. Что есть не два игрока - ужасная власть и прекрасная либеральная оппозиция, а их может быть три или четыре. В данном случае государственную позицию по Украине я разделял - по крайней мере в случае с Крымом. Или во многих внешнеполитических вещах. Их сложно не разделять. И да, отдельные жесты власти у меня вызывают периодически симпатию. Но при этом я остаюсь человеком скорее левых взглядов. И не испытываю ни желания, ни возможности слиться в обоюдной любви со всей вертикалью власти.
Это нормальная позиция русского писателя. Где хочет - поддерживает. Где не хочет - не поддерживает.
- Целовать власть и кричать за Крым: «Я люблю тебя, Владимир!» - не будете?
- Точно. Вовремя не крикнул, а теперь уже поздно.
КОМУ НУЖНА «ПЯТАЯ КОЛОННА»
- То есть скорее Навальный отошел от прежних позиций?
- Да, скорее Алексей отошел, чем я. Но я не хочу обсуждать человека, у которого проблемы с уголовным кодексом, органами и прочим.
- Но ведь как раз его последователи, да и вся либеральная оппозиция, называют сторонников власти и народ в целом ватникамии, быдлом, да что там - нацией рабов.
- Мы тоже можем кого угодно и как угодно обзывать. Ну, называют. Нация рабов и ватников не может явить миру одну из пяти - семи крупнейших мировых культур. Мировая культура - это не что вот взял и родился Чайковский, Пушкин, Мусоргский и Достоевский. Это колоссальное брожение народа, вековое, которое порождает такие всплески. В мире тысячи народностей. И есть пять - семь культур, которые дали миру высочайшее прозрение человеческого духа. И это все сделала нация рабов и ватников? Так не может быть, так не бывает. Ватники и рабы не побеждают в самых страшных мировых войнах и не пишут Второй концерт Рахманинова и «Капитанскую дочку». Это нелепо.
- Может, это просто попытка наложить стереотип? Без всякой глубины?
- Мы сами не можем никак разобраться с тем, что собой являет русский характер, и все эти этнические признаки нам непонятны. При ближайшем рассмотрении это какая-то мрачная масса. Она стоит в телогрейках, обнесена колючей проволокой, там отгрызают бутылочные горлышки зубами. А с другой стороны, именно из этой массы - раз и вылетел космический корабль неожиданно. Из этой мрачной толпы. Как это происходит? Очень сложно найти ключ, чтобы открыть им русский характер.
- Русский или славянский? Вы только прилетели из Сербии. Как там?
- Сербы хорошо относятся к России. Но там страна расколота надвое. Одна часть собирается в Европу, а другая бесконечно симпатизирует России, просто с влюбленностью и надеждой смотрит на нас. Мы могли это заметить по футбольным матчам, когда огромные толпы сербов вставали и кричали «Россия!». Для них Россия - первейший образец. И они надеются, что Россия взломает эту однополярную мировую систему и выстроит разновекторную политическую систему, где многие народы, которые сейчас в мире являются полуизгоями, обретут нормальный статус.
В Европе живут десяток славянских племен, и у нас с ними отношения весьма сложные. У нас с Казахстаном гораздо более близкие отношения или с Татарстаном. Есть русский мир как таковой, который включает в себя бесконечное количество этносов.
- Этносы эти чем объединены, единой культурой?
- Здравым смыслом. Россия - это такая карусель. Иногда там голова кружится. А иногда есть ощущение движения, праздника и разноцветной жизни. Можно на эту карусель сесть и в этом поучаствовать. А можно свой стульчик отвинтить и сесть отдельно. И изображать, что ты тоже едешь на карусели. Или пытаться пересесть на карусель Евросоюза, куда тебя не сажают и откуда выпихивают все время. А кто-то подсаживается все время на эту карусель российскую. И правильно делает. Наша карусель - увлекательная.
- Если бы это объяснение про карусель услышала представитель госдепартамента США Джен Псаки, она бы, наверное, окончательно сошла с ума.
- У американцев свои горки есть, которые нам трудно понимать. Но мы их разрушать не лезем.
- А они к нам - постоянно. И либеральная элита так называемая в этом - первый зачинщик. Так, может, нам не нужны эти «пятиколонники»?
- Если мы вытравим дустом людей, которые нам кажутся пятой колонной, в данном случае - либеральную оппозицию, у нас от этого не исправится ничего. В контексте сложности России - это необходимый элемент, считайте, как лекарство или прививка от чумы, которую все равно надо все время прививать.
- Я понимаю, что вакцина всегда должна содержать вирус, но ослабленный.
- Вот-вот. Если люди не будут слышать этой другой точки зрения достаточно долгое время, как было при Советской власти, то потом, когда эта точка зрения вдруг возникнет, она станет обладать эффектом необычайной убедительности. И можно опять таких бед натворить, как в 1991-м. Если бы Хрущев не стал запрещать Солженицына, а начали тогда понемногу публиковать и Солженицына, и Шаламова - не было бы тогда 1991 года. Все люди понемногу имели бы представление, и это бы не обрушило наше сознание. Ну и еще, конечно, нужно было пластинки «Роллинг Стоунз» продавать и стринги. И все было бы совсем хорошо.
- Насчет стрингов, знаете, я сомневаюсь.
- Я тоже не поклонник. Но, если серьезно, - сила и достоинство России в том, чтобы выслушивать эту критику, выдерживать, делать свое дело и доказывать свою собственную правоту.
Александр Гришин, "Комсомольская правда"
http://novostiliteratury.ru/
Комментариев нет:
Отправить комментарий